Это было очень долго и мучительно. Как будто пустота постепенно заполняет твой мозг, заставляя думать о чем-то недосягаемом, глубоком и непонятном. Неясным, чем-то, напоминающим то самое впечатление от тяжелого фильма, под которым находишься еще полчаса после его просмотра. Когда душа на автомате пускает в мир все твои мысли, чувства, эмоции и переживания.
Когда внутренний мир выворачивается наизнанку, и все, что раньше сидело под семью замками, глубоко внутри души человеческой, выходит наружу, высвобождается из своих оков, тщательно нами выстраеваемых. Как сильно способно влиять на нас впечатление.
Как сильно впечатление тогда, когда мы попадаем под его власть. Как оно управляет нашим мозгом, заставляя делать совершенно невиданные вещи. Все, что угодно, чего ты не делал ранее, но вдруг осмелился - и силы нашлись. И нужно все излить. Выбросить весь этот приглушенный шквал, который не ощущаешь, но он есть. В этой тишине сознания, когда ничего нет, кроме одной только мысли: сильно. И нужно писать дальше.
И ты пишешь, и пишешь, и пишешь, и пишешь... До того самого момента, пока тебя не отвлечет что-то. Тебе говорят: "Делай." Но ты не делаешь. Ты находишься в чужой власти. Во власти своей души, вывернутой наизнанку.
И ты продолжаешь писать, продолжаешь. Садишься и не останавливаешься, до того самого момента, пока тебе не становится стыдно за все то, что ты написал. Так душа сворачивается обратно, пряча потаенные свои струны глубоко меж легких, выставляя наружу эти чертовы безразличие, гнев, боль, и мусор.
И снова будет мусор. Пока ты снова не попадешь под впечатление. И ты снова будешь писать, снова будешь стирать, снова будешь стыдиться.
И снова скажешь: это было сильно. Напишешь, вернее, а потом скажешь. Скажешь всем. Но это уже не будет то самое главное впечатление о фильме или книге. Ты расскажешь сюжет, ты расскажешь режиссера или писателя, персонажей и актеров. Но впечатление...
Оно только внутри. И там, где ты удалил свою писанину.
- Мне плевать. Я пишу.
Он рисовал перед собой ее. Силуэт, утонченный, словно бокал вина, полный благородного красного напитка. Губы ее были лишь иссохшей белой полосой на лице. Слишком белой, настолько, что Максимус чувствовал ее холод даже сквозь насыщенно-бордовую помаду. Ее глаза в серых линзах, подводка на веках, красный платок. Отпечаток в сознании, который не хочется стирать и хочется написать. И ты пишешь, пишешь.
Бросаешь краски на холст. Агрессивно, бросаешь, рвешь и мечешь, словно проливая кровь. Впечатление не дает тебе сосредоточиться на главном: ты пишешь, и пишешь, и пишешь. И продолжаешь яростно махать кистью, дабы высвободить все то, что рвется наружу, чтобы выкинуть из головы эту безумную тишину, которая не дает тебе спокойно сидеть и вычерчивать чужой образ. Все становится чужим: лишь ты, твое впечатление, и испачканный твоей кровью холст перед тобой.
- Мне. Плевать.
Он яростно сорвал холст, ибо бумаги и крови не хватило, чтобы высвободить все. Нужно еще, хочется еще, еще. Еще! Писать, и ты пишешь, и надо писать, и твой мозг уже привык к этому. Пустота заполняется мусором, но кровь выкидывает из головы все лишнее. Ты только и ощущаешь это. Желание, потаенное. Плюнуть на все,  убить всех, но излить свое впечатление.
Он взял черный уголь и начал черкать им по новому холсту. Словно ножом, он мазал по бумажной плоти, разрывая ее связь с миром материальным и покрывая ее глубиной мира своего. Уголь крошится в твоих руках, ты берешь следующий, и следующий, и следующий, и продолжаешь чиркать, бить по холсту. Утыкаешься лбом в испачканную кровью бумагу. Ты готов расплакаться, но слезы не лезут наружу. Ты срываешь холст и гневно скомканный, бросаешь его в мусор!
- Отстань!
Он ударил ее. Тело его покрылось мурашками из пространственных искажений, и голубой свет вдарил по врагу души. Прямо в живот. Прямо туда. Прямо вот совсем сильно, и в этом ударе весь твой гнев. Ты пытался излить его на холст, пытался писать, но рвал бумагу и стирал все написанное. И вдруг понял, что вот оно: удар.
И ты просыпаешься от своего мнимого сна, находишь в себе какие-то совершенно другие силы, которые по-началу кажутся тебе сиеминутной слабостью. Но они не уходят. Они глушат голос твоего сознания и поглощают его мусором. Пустота души заполняется, все сворачивается обратно, и ты ничего не можешь с этим поделать.
И так ты снова умираешь.

Он не может ощутить на себе мир. Его постоянно окатывает холодной волной, но он продолжает смотреть. Морская пена бьет ему в глаза, колит их, но он продолжает смотреть. И продолжает даже тогда, когда сильнейший ветер поднимает волну на несколько метров над ним. И он окунается в эту волну, и та омывает льдом его волосы, лицо, тело. Он ощущает, как она смывает с него все, заполняя тело Пустотой. А душа лишь чувствует, как ей от этого холодно, и просыпается.

Максимус стоял на берегу океана. Одно из немногих мест на Земле, где можно смотреть на успокаивающие взгляд, бьющиеся о прибой и такие заманчиво-холодные волны. Морской бриз ласкал его лицо, тормошил волосы, теребил пустоту.
Рядом стояла Вельвет. Она смотрела туда же - прямо в морскую пучину. Стояла над обрывом, изредка поглядывая вниз.
- Ты видишь ее?
Пустота заставляла глаза смотреть вниз, вторя страху и поглощая его. Невозмутимое желание опустить свой взгляд, чтобы увидеть пару десятков метров скалистого обрыва и волны, бьющие о красный камень. Максимус не опускал свой взгляд, он смотрел вдаль, на отделенный яркой белой полосой от пасмурного неба горизонт. Пустота звала его, но он не смотрел ей в разрывающую в клочья пасть. Он вглядывался в ее богом забытые глаза и пожирал их взамен. Поглощал Пустоту, заполнял ее ею самой. Как будто всматриваясь в глаза палача с топором.
- Да. Она здесь.
Вельвет опускала глаза вниз. Она смотрела в колышащуюся ветром и волнами бездну, на раскрываующуюся пасть невиданного Ничто. Скалы, словно острые зубы, впивались в зеленовато-черные губы моря. Ветер колыхал ее волосы, и сама она была похожа на маленький вихречек, застывший посреди Пустоты. Она сняла свой красный платок и серое пальто, променяв их на кристально-чистый белый плащ. Сняла линзы и смотрела карими глазами в бездну.
- Это необычно, - сказала она, поднимая взгляд и щурясь, - я хотела их всех убить. Я убивала их. Брала их машины. Деньги. Оружие. Гналась за совершенством и превосходством. Но все это так глупо и безрассудно.
Она сжала зубами нижнюю губу и повернулась к Максимусу.
- Я боюсь.
Жажда жизни заставляла Вельвет нервничать. Жажда денег. Жажда что-нибудь делать и кого-либо обмануть. Но она стояла над обрывом, провожая холодным взглядом небезразличного ей самой человека. Первого из тысячи, единственного, кому она могла доверить свою личную пустоту.
- Я думаю, пора.
Вельвет обняла мужчину, закрыла свои глаза и, сдерживая одну единственную слезу, сказала:
- Прощай.
И отпустила. А он, подав вес вперед, с улыбкой упал прямо в пасть Великого Ничто. Он падал, падал, быстро и резко, вдыхая и выдыхая...
Вдох!

Я живу в кошмаре, от которого время от времени я пробуждаюсь в снах.
- Урсула Ле Гуин

Фрагмент I.
На одной "Волне".

Predict the day the night's never ending
As shattered falls darken your face
I never thought
I didn't think twice
I never thought

Пальцы скользят по отполированной до зеркального блеска металлической поверхности, идеальной в своей плавности, идеальной в своих гладких изгибах. Тот, кто мог позволить себе такого красавца, должен быть очень богат. Крайне, крайне богат.
Высокая женщина медленно идет вдоль прекрасного корабля, не отрывая кончиков пальцев от обшивки. Вид у нее уверенный, спокойный и слегка горделивый– ни дать, ни взять, законная владелица произведения инженерного искусства, прекрасно осознающая все достоинства своего приобретения.
Корабль небольшой, явно пассажирский, каюты на… три? М, может быть, больше, но не намного. Грузового отсека явно нет – значит, придется идти через парадный вход.
Женщина на секунду останавливается на месте, рисуя на обшивке, рядом с названием корабля, правильный круг, словно бы в раздумье; плавно разворачивается и все так же неторопливо идет обратно.
Настоящих хозяев на корабле нет – она знает это, настоящий хозяин вышел отсюда около пятнадцати минут назад. Она увидела его, она оценила его… и забыла, как только увидела его корабль.
Идеальная форма. Лаконичность линий, смелость идеи, красота педантичной точности. Ничего лишнего, ничего, что помешало бы этому образу во мгновение скользнуть в душу, в мозг, в мысли, и закрепиться там навсегда.
Словно застывшая стихия. Название кораблю подобрали удачное, лучше не придумаешь. «Волна»…
Женщина подходит к «парадному входу» и, закусив губу, активирует уни-инструмент. Запястье окутывается оранжевым светом, вторя горящему от волнения и предвкушения янтарю глаз.
Этот корабль станет ее собственностью. Пусть ненадолго, хотя бы на несколько дней, до того времени, пока она его не продаст, но он станет ее.

Она заканчивает колдовать над пультом управления, когда слышит, как кто-то входит на корабль. Шаги сразу ее настораживают – они недостаточно быстры и беспечно громки для ничего не подозревающего человека.
Она забыла что-то сделать. Что?
Три быстрых, четких шага, три движения – и угонщица скрыта от чужих глаз плавным изгибом… стены, который и углом-то назвать нельзя. Но скрыта.
Мужчина входит на командный мостик мягкой поступью хищника, держа в руке пистолет. Да, законный хозяин корабля, не незадачливый коллега, случайно покусившийся на то же самое, что и она.
Черт подери, что же она сделала не так? Что заставило его насторожиться? Она зашла практически без проблем. Следов вроде не оставила, все закры…
Нет, не закрыла.
Женщина безмолвно возвела глаза к небу и скрипнула зубами. Увлеклась. Забыла. Расплачивайся теперь. Ремеди, казалось, сам скользнул в руку, лаская пальцы мягкой прохладой отполированного металла и приятно оттягивая руку тяжестью. Перехватить поудобней, дождаться, пока столь не вовремя заявившийся хозяин повернется спиной и выскользнуть из укрытия.
Мужчина оборачивается на щелчок спускаемого предохранителя, одновременно поднимая пистолет. Эффектный жест.
- Не двигайтесь без моей команды – пристрелю, - голос у нее ровный, вежливый и спокойный, будто она просто спрашивает у прохожего, который час. Ничего, что бы выдало лихорадочное щелканье шестеренок в голове.
Голубые глаза человека напротив становятся ледяными-ледяными, стальными даже. Как озеро весной или поздней осенью, когда уже достаточно холодно, чтобы вода покрылась тонкими ледяными пластинами, превращаясь в зеркало. Пистолет в его руке (Tesla & Touch, хорошая вещь, очень хорошая) слегка покачивается, словно кобра, выбирает цель. Вельвет даже видит этот маятниковый ход: голова-грудина, голова-грудина… А вот дрогнул чуть больше – думает прострелить руку или ногу и сдать властям?
Все начинает походить на плохой вестерн. Глупо. Тупик. Едва слышно вздохнув, Вельвет стреляет.

Пока человек булькает, мучаясь с простреленным легким и заливая кровью красивый блестящий пол, Вельвет, в свою очередь, мучается с блокировкой. Чертов хитрый гад. Не поскупился на защиту.
Она может ее пройти, но только если у нее будет время. А нервы шалят, говорят, что времени-то нет. Совсем нет. А до обладателя подсказки, что позволит раскусить эту головоломку за несколько минут – два шага. И Вельвет их делает, на ходу снимая пальто и кидая его на спинку кресла: не хочет марать красивую ткань.
Руки красные от чужой крови. Женщина прихватывает незадачливого владельца за грудки, приподнимает так, чтобы было легче говорить.
- Скажите пароль. Пароль. Пароль и я позволю вам умереть без мучений.
Этот гадкий ублюдок улыбается, силится что-то сказать. Заинтригованная, Вельвет наклоняется поближе… И чувствует, как в висок упирается дуло пистолета, и одновременно с этим искаженный болью голос у уха произносит:
- Ка-буум.

- Сержант Колон, сэр, а чего у нас здесь корабль уже четвертый день стоит? В записи сказано, что он еще позавчера улететь должен был.
- Молчать, констебль. Не твоего это ума дело.
- Неужто Альянс на такое разорился?
- Да нет, это гражданский.
- И чего он здесь стоит?
- Гм. Хозяев убили.
- Что? У нас под носом?
- Тихо, не ори ты. Еще не понятно, убили или они друг друга ухайдокали. И вообще, чего это ты тут стоишь? Работы нет?
- Никак нет, сэр!.. Э-э-э, то бишь, есть, сэр!

Фрагмент II.
Русская рулетка.

Сквозь тревожные сумерки, дым сигарет
отражается в зеркале нервное пламя свечи
Я сижу за столом, на столе - пистолет
Я играю в игру для сильных мужчин

Она крутит барабан, и ему становится не по себе. Он еще не знает, насколько повезет ей, и насколько повезет ему. Они играют в опасную игру, в которой нет победителя, но есть проигравший, которого окончательно поглотит Великое Ничто. Он не сможет сопротивляться. Последний его бой здесь: в тревожных сумерках, за столом, под дулом пистолета.
Он смотрит ей прямо в глаза, впитывая ее страх и азарт. Он видит, как она сильно хочет победить, но знает, что в душе ее сильнейший конфликт. Ведь если она выживет, то умрет Максимус. Хотя, по большому счету, ей на него плевать: они ведь даже не спали вместе. И что говорить о том, что Вельвет принципиально живет в азарте и деньгах. Для нее это все - удовольствие. Ей нравится так. Нравится играть в опасную игру, достойную только сильнейших мира сего. Или слабейших: готовых пожертвовать своей жизнью ради безумного богатства, коим обладает сидящий напротив человек.
Он ведь рискует остаться без всего: Вельвет отдаст в качестве дани леди Пустоте даже его жизнь. Он не оставит никакого следа и просто исчезнет, канет в лету, как и любой из его псевдонимов. Пустота заберет все, и никто даже не заметит исчезновения Максимуса Черруса. И Феликса Неила. Всех тех мужчин, что жили на Земле, Омеге, на Иллиуме, что скитались по космосу, что обманывали людей и вращали огромные капиталы.
Она крутила барабан. Так забавно было смотреть на эту ее игру с оружием. Максимусу на миг показалось, что она каким-то образом колдует над пистолетом, словно ведьма, случайно заманившая грешного мага в свою ловушку. Сидит и выжидает, пока тот убьет сам себя, заодно раскаявшись во всем, что за свою жизнь совершил. Игра - проверка на вшивость, способ узнать истину. Или обмануть человека в последний раз; обмануть человека перед тем, как его заберет под свое покровительство сэра Небытье.
Вельвет нажала на курок. Щелчок, выстрела не последовало.

Я смеюсь над собой - я рисую усы
Ты не знаешь - какая я, наверняка
Я - энергия взрыва, я - эхо грозы
Я пока не опасна, но это только пока...

Барабан снова закрутился. Щелк-щелк-щелк-щелк, щелк. Щелк. Палец слегка подрагивал в такт этому быстрому ритму.
Разум Вельвет вопил. Вопил, пытаясь достучаться до того неведомого отдела мозга, что управляет ее действиями, что заставляет хранить невозмутимое выражение лица. Пытался понять, зачем ей все это. Зачем ей рисковать своей и чужой жизнью.
Максимус, конечно, небесполезен. Максимус, естественно, может еще пригодиться. И, в конце концов, у нее нет привычки убивать бесполезных людей… Особенно бесполезных, но умных людей. Хотя… умен ли он? Что заставило его согласиться на это безумие, на эту смертельную пляску адреналина?
Она была готова взорваться. Она была готова заорать, подорваться с места, вырвать из рук мужчины это чертово оружие, и больше никогда, никогда, никогда не идти на этот идиотизм. Но - гордость. Гордость, она сильнее.
Разум уже не просто вопил, а бесновался. Фурия, бес, демон, жжет темноту за глазами ужасом и ненавистью, ненавистью к той глупости, что сейчас творится. А тело не слушается.
Вот и получается, что Вельвет – бомба с часовым механизмом. Тик-так, тик-так. Слышит ли Маг то, как тикают секунды, или щелканье барабана затмевает все?
Женщина опустила взгляд на револьвер, мягко, словно ребенка, оглядела его контуры. Для нее эта вещь – действительно ребенок, в конце концов, она сама ее собрала. Достала старые чертежи и детали, заменила кое-что, усовершенствовала, а что-то и вовсе убрала… Отполировала каждую неровность своими же руками.
Чтобы он убил кого-либо из них двоих. Какая ирония.
Барабан остановился.
Губы Вельвет растянулись в широкой улыбке. Она вскинула голову, подалась вперед, посмотрела Максимусу в глаза, не позволяя себе прерывать этот зрительный контакт, пока тот подносит дуло к виску. Мягко, глубоко вдохнула одновременно с ним, чувствуя сама, как вглубь головы идет ледяная дрожь, вздрагивает, когда палец нажимает курок…
Пусто.
Теплое чувство облегчения длилось всего мгновение – пистолет перешел к ней.

Ты еще не знаешь насколько
Все это будет всерьез
У меня осталась два часа до рассвета
И еще один нерешенный вопрос.

Максимус все еще чувствовал это напряжение. Он накрыл ладонями голову, прошелся пальцами по влажным от пота волосам, опустил взгляд. Уставился на некоторое мгновение в алюминиевый стол, с немым вопросом на лице.  Кто мы? Гости на пляске госпожи Смерти или жертвы из потустороннего мира? Зачем мы? Ради удовольствия или чтобы отдаться Пустоте?
Но ведь как хорош был этот мир, правда. Темное небо, яркие звезды, шум сверхсветовых двигателей, выстрелы пистолетов. Люди, деньги, жалкие люди, грязные деньги. Никого, кто бы мог задержать: все уже давно мертвы. И само по себе человеческое "я", зарытое глубоко внутри, и вдруг дающее о себе знать. Столько образов наложились на сознание афериста, столько характеров и внешностей: он уже и не помнил, какую роль отыгрывал впервые. Он и не чувствовал ранее, разве что, когда только начинал играть, как его душа начинает вопить под ударами чужих хлыстов, вонзающихся в ее плоть и оставляющих глубокие раны.
Он сложил руки на столе, почувствовал напряженный холод металла. Казалось, по поверхности аллюминия прошелся едва ощутимый заряд, заставляющий легко трястись пальцы и подниматься от возбуждения волосяной покров. Максимус посмотрел на Вельвет, та уже была готова к спуску. Смотрела на него, с гордым лицом принимая, возможно, свой последний удар. Выстрел прямо в висок: мгновенная смерть, не больно и не страшно. Даже выстрела, вероятно, услышать невозможно.
Щелк. И в этом щелчке слышен издевательский хохот Пустоты, выбирающей себе жертву.

Ты вчера невзначай потерял свою тень
И сегодня не ты, а она гостит у меня
Мы чуть-чуть поиграем здесь, в темноте -
Пистолет, я ли тень... попытайся понять

Револьвер переходит из рук в руки быстро и небрежно, но Вельвет все равно прикоснулась к длинным, бледным пальцам другого игрока. И отдернула руку, бросая на свою кожу быстрый, оценивающий взгляд. Это у нее температура или Максимус действительно столь… холодный?
Она пригляделась к нему внимательней. Нет, нет ни единого намека на то, что мужчине холодно, но… Это ли тот человек, чья манера обходиться с биотикой нередко ее завораживала? Это ли тот человек, что с таким невозмутимым видом забирал у нее сигареты и выкуривал все сам? Это ли тот человек, что высокомерно усмехался в ответ на ее желчные шпильки?
О, она видела на его лице усталость и волнение, она видела на его лице раздумья, но сейчас, в холодном свете лампы, Максимус казался лишь тенью себя. Тенью, пусть эмоциональной и почти неотличимой от оригинала.
Вельвет снова захотелось прикоснуться к нему, проверить, не пройдет ли рука сквозь ее напарника… или соперника. Хотя даже если и пройдет, то кто знает, может быть, это она – тень?
- Не н… - первый звук, сорвавшийся с ее губ за все последние полчаса, и то поздно. Барабан умеряет трещотку, останавливается и Максимус, упрямо сжав зубы и твердо глядя сквозь нее, спускает курок.
Пусто. Облегченный вздох вырывается у обоих.

Мы накажем друг друга высшей мерой отчаяния
Для того чтобы с памяти этот вечер изъять
Здесь одна только пуля... Не огорчайся, -
я кручу барабан, эта пуля - моя...

Но Вельвет уже почувствовала, как взор Пустоты обратился на нее. Не так, как раньше – теперь леди Небытье смотрит пристально. Она… улыбается. Положила узкую, невесомую ладонь женщине на плечо, и холод пошел по ключицам вниз, обвил, словно плющ, легкие и сердце.
Пустота щербато, по-акульи улыбается, и Вельвет не остается ничего, кроме как хищно улыбнуться ей в ответ, опустив взгляд на свое отражение, заключенное в гладкой поверхности металла стола.
Все чувства, сомнения, мысли медленно уложились в ней. Все стало ясно и кристально чисто, как в лучшие мгновения ее жизни. Во мгновения, когда все выстроено по линеечке ей самой.
Револьвер перешел в ее руки. Вопросов больше нет - Вельвет нашла ответы на них, уже когда барабан только заканчивал крутиться. И вместо того, чтобы волноваться, она четким, спокойным, привычным уже движением поднесла смерть к виску и слегка виновато усмехнулась в ответ на взгляд Максимуса: дескать, извини за этот балаган, ошиблась, переоценила себя. Эта пуля моя, не твоя.
Выстрел.

Фрагмент III.
Ты никогда не обретешь покой.

Вдали от берегов Страны Обетованной,
Храня на дне души надежды бледный свет,
Я волны вопрошал, и океан туманный
Угрюмо рокотал и говорил в ответ: 

«Забудь о светлых снах. Забудь. Надежды нет,
Ты вверился мечте обманчивой и странной.
Скитайся дни, года, десятки, сотни лет —
Ты не найдёшь нигде Страны Обетованной».

Он не может ощутить мир. Его постоянно окатывает холодной волной, но он продолжает смотреть. Морская пена бьет ему в глаза, колет их, но он продолжает смотреть. И продолжает даже тогда, когда сильнейший ветер поднимает волну на несколько метров над ним. И он окунается в эту волну, и та омывает льдом его волосы, лицо, тело. Он ощущает, как она смывает с него все, заполняя тело невесомостью, легкостью... Пустотой. А душа лишь чувствует, как ей от этого холодно, и просыпается.

Максимус стоял на берегу океана. Одно из немногих мест на Земле, где можно смотреть на успокаивающие взгляд, бьющиеся о прибой, и такие заманчиво-холодные волны. Морской бриз ласкал его лицо, тормошил волосы, теребил одежду.
Рядом стояла Вельвет. Она смотрела туда же - прямо в морскую пучину. Стояла над обрывом, изредка поглядывая вверх, на серое небо.
- Ты видишь ее?
Пустота притягивала взгляд, вторя страху и поглощая его, вызывая невозмутимое желание взглянуть вниз, чтобы увидеть пару десятков метров скалистого обрыва и волны, бьющие о камень. Максимус смотрел вдаль, на отделенный яркой белой полосой от пасмурного неба горизонт. Пустота звала его, но он не смотрел ей в разрывающую в клочья пасть. Он вглядывался в ее богом забытые глаза и пожирал их взамен. Поглощал Пустоту, заполнял ее ею самой. Как будто всматриваясь в глаза палача с топором.
- Да. Она здесь.
Вельвет опустила голову. Она смотрела в колышущуюся ветром и волнами бездну, в раскрывающееся нутро невиданного Ничто. Скалы, словно острые зубы, впивались в зеленовато-черные губы моря. Ветер колыхал ее волосы, и сама она была похожа на маленький вихрь, застывший посреди Небытья. Она сняла свой красный платок и серое пальто, променяв их на кристально-чистый белый плащ. Сняла линзы и теперь смотрела янтарными глазами - единственный мазок теплого цвета в этом царстве льда - в бездну.
- Это необычно, - сказала она, поднимая взгляд и щурясь, - я хотела их всех убить. Я убивала их. Брала их машины. Деньги. Оружие. Гналась за совершенством и превосходством, одновременно считая, что я поступаю по-умному, спокойно и взвешенно... Но все это так глупо и безрассудно.
Она прикусила губу и повернулась к Максимусу:
- Я боюсь.
Жажда жизни заставляла Вельвет нервничать. Жажда что-нибудь делать и кого-либо обмануть, куда-то бежать, с чем-то бороться. Но она стояла над обрывом, провожая взглядом небезразличного ей самой человека. Первого из тысячи, кому она могла доверить свою личную пустоту. Первого из тысячи, за чью жизнь она бы боролась так же, как за свою собственную.
- Я думаю, пора.
Вельвет обняла мужчину, закрыла глаза и, сдерживая одну-единственную слезу, сказала:
- Прощай.
И отпустила. А он, подав вес вперед, с улыбкой упал прямо в пасть Великого Ничто. Он падал, падал, быстро и резко, вдыхая и выдыхая...
Вдох!

Фрагмент IV.
Восстановление.

If it feels it's starting again
Over heavy and you want to be thin
If you think its over, begin
Recovery
Even when you wanna get high
Misdirected and you wanna fly
Take the splinters out of your eyes
Recovery

Ночь укрыла, укутала своим лоскутным одеялом из звезд и галактик Землю. Солнце скрылось где-то за горизонтом, обещая вернуться несколькими часами позже: ему ведь нужно обогреть своими лучами еще добрую часть населения колыбели человечества.
Берлин, один из спальных районов города. Место, где обычно собираются разномастные гангстеры (представители преступных синдикатов или просто гордые личности), одинокие мужья, воры, убийцы. Все "сливки" столичного общества приходят именно сюда, ибо именно здесь они могут чувствовать себя в относительной безопасности. Особенно ночью.

Итак. Что мы имеем.
Вельвет доставала сигареты из пачки и медленно, методично ломала их, потрошила, растирала табак в пыль, глядя в окно, в ночной мрак.
А мы имеем странные сны, болезненное возбуждение, а так же музыку и смех, идущие снизу, которые совсем не дают заснуть.
Вельвет привыкла. Вельвет может быть спокойной и крепко спать, когда ее одолевает только одна из этих напастей. Но три сразу – это слишком много.
Зачем она приехала на Землю? Почему ночует в этом странном месте, вместо того, чтобы провести ночь на Страннике, в кают-компании, слушая тихий разговор своей небольшой команды и удобно устроившись в кресле?
Зачем позволила себе остаться здесь, на территории Максимуса? Зачем позволила себя уговорить?
«Зачем, зачем, зачем», - передразнила себя Вельвет, скривившись и растирая между ладоней последние крошки табака. Лучше бы спросила, что теперь делать. И как успокаиваться.
Еще несколько минут женщина провела у окна в комнате, что ей отдали под спальню, чувствуя, как сквозняк забирается под ночную рубашку, а после решительно достала из сумки еще одну пачку сигарет, плотно запахнулась в халат и вышла в коридор. Путь ее лежал в кабинет Максимуса – место, как он сам сказал, для нее всегда открытое. Она помнила, что там есть камин. Камин – это здорово. Огонь согреет сразу, и не придется сворачиваться под одеялом клубочком и, борясь с мыслями, ждать, пока ткань перестанет противно холодить кожу.
Но ей холодно не от сквозняка. Ей холодно от образов из снов, снова и снова возвращающихся к ней.
«Волна» с их трупами… Маятник русской рулетки, от одного к другому, от одного к другому… Всепоглощающая Пустота, леди Пустота, сэра Небытье…
Ей нужно было выпить. И согреться. В кабинете Максимуса и то, и другое можно сделать легко и спокойно. В одиночестве.

И через несколько минут, садясь на ковер у камина и принимая стакан с виски из чужих рук, Вельвет со вздохом сделала вывод, что насчет одиночества она погорячилась. Законный хозяин (женщину, настигнутую очередной картиной из сна, передернуло) тоже не спал.
- Я думала, в два часа ночи тебя тут не застать, - наконец проговорила она, любуясь на переливы напитка в бокале, и без особой надежды проронила: - Тоже сны и мысли замучили?
Она чувствовала себя странно, сидя, фактически, в ногах Максимуса, устроившегося в кресле. Она бы предпочла быть с ним на равных, но на ковре так тепло. И мягко.
Мужчина устало посмотрел на Вельвет. На лице его, как, впрочем, всегда, было холодное безразличие ко всему окружающему и надоедливое ощущение, преследующее любого: будто сидящий перед вами человек в бордовом шелковом халате значительно старше, чем кажется. Неброские морщины, задумчивый взгляд, иссохшие бледные губы; Максимус размышлял о чем-то предельно глубоком, непонятном, казалось бы. Его голубые глаза всегда плыли вместе с этой неясной вялотекущей мыслью, а порой даже казалось, что он не замечает ничего вокруг.
Однако, на деле же было иначе: замечает, и даже больше.
Делая глоток благородного красного напитка, он ответил:
- Эхех, возможно. Вероятно, спрашивать, отчего не спится вам, смысла нет.
- Конечно нет, - голос Вельвет мягок. На секунду задержав взгляд на равнодушном, слегка усталом лице мужчины, она отвернулась. Пожалуй, если бы она не владела собой так хорошо, то порадовалась, что в следующий миг ее лица не было видно, - Но я не помню, когда мы возвратились к «вы». Что-то случилось?
Не успел Максимус ответить, как от него повеяло холодом. Едва почуяв это, женщина не удержалась от того, чтобы не сжаться, обхватив колени.
- Нет. Просто, меня замучала бессонница, - сказал он слегка хриповатым голосом, - вам снится по ночам ваша смерть?
Спину Вельвет сотрясла видимая дрожь, прежде чем она смогла вновь обрести контроль над собой. Пальцы на мгновение схватили и сжали ворс ковра… а в следующее женщина вновь обернулась, однако, обращая к собеседнику не только голову, но и корпус.
- Сегодня. Снилась. Несколько раз. Потому и пошла сюда. Думала, успокоюсь, - Вельвет была занята самоуспокоением настолько, что позволила себе незапланированную усмешку, выдающую то, как шалят ее нервы.
Уголки губ Максимуса едва заметно приподнялись, образуя некоторое подобие улыбки. Он сделал еще один глоток и, поставив пустой бокал на рабочий стол, подал свой корпус вперед, к женщине.
- Забавно, Вель. Мне снилась наша смерть, и снилась три раза.
На этот раз Вельвет сдержала дрожь, в основном благодаря тому, что эта волна не такая сокрушительная, потаенная… И не такая ледяная. Теплая. Теплая, сладковатая, тянущая.
Черт.
Она потерялась, не зная, что ждать от человека, сидящего в кресле напротив, в следующий миг – новой волны тепла или льда равнодушия, и не была уверена, что чего-либо из этого ей хочется сейчас почувствовать. Как вести себя с ним? Это ведь как стихия. Совершенно непредсказуемо.
Остается лишь надеяться, что глаза собеседника, ставшие чуть ближе, подскажут ей, что последует в следующий момент.
- С моей стороны будет крайне бестактно, если я спрошу, не было ли там русской рулетки? – тихо спросила Вельвет без тени усмешки.
Улыбка Максимуса в миг стала шире и он, потерев нос и ухмыльнувшись, ответил:
- С моей стороны, наверное, будет совершенно бестактно говорить о том, что там еще был угон моего корабля.
- Дай угадаю. Мной? С последующей сценой из вестерна?.. Но ты говорил, что три. Я сама видела только два. Какой же третий?
Максимус встал с кресла, босыми ногами прошелся по ковру, приземлился рядом с Вельвет. Лег на бок, оперевшись на правый локоть и спросил:
- Правда хочешь узнать?
- Правда хочешь рассказать?
Вельвет не позволила мгновенному удивлению показаться на лице, но вот лисью усмешку сдержать не смогла. Теплая волна на сей раз была гораздо больше – с ней невозможно было сидеть, сжавшись в комок, посему женщина не придумала ничего лучше, кроме как почти повторить позу Максимуса, сев и оперевшись на прямую руку.
Мужчина раскрыл рот, как-то по-доброму оскалившись, будто улыбаясь и смеясь одновременно. Глаза его заблестели в приглушенном полумраке, словно он увидел вблизи себя совершенство. А возможно, так оно и было: ведь Вельвет была одной из немногих, кому Маг по-настоящему доверял. Он был готов даже рассказать ей любой свой сокровенный секрет (да что там, все равно она взломает его личную сеть и узнает все, что ей нужно), не задумываясь о том, что та будет использовать его в корыстных целях. Пожалуй, таким доверием могла пользоваться только Миера, когда еще была жива.
- Я бы хотел показать, если ты не против.
Вельвет подалась к мужчине, ожидая проникновенного рассказа. Или даже спектакля. Забавного, возможно – судя по тому, как он улыбается. Не сказать, что она была столь охоча до чужих тайн, но… Если Максимус что-либо рассказывал, она предпочитала внимательно слушать.
- Не против, - наконец-то возможность искренне, а главное, совершенно оправданно улыбнуться.
Мужчина мечтательно поднял свой взгляд на потолок, будто там, на его металлической поверхности, есть что-то интересное, кроме потухшей лампы. А затем начал говорить:
- Мне снилась дивная картина: ты сидишь у меня в кабинете, так же, как сейчас; я лежу рядом с тобой, в расслабленной позе, однако, с бокалом вина, - смеясь, он показывает свободную руку, - мы рассказываем друг другу различные истории, а потом, - тут мужчина как-то смущенно взглянул вниз, на нее, - а потом...
- Мне кажется, я знаю, что потом, Макс.
Холодные женские пальцы, пахнущие табаком, мягко скользнули по небритой скуле вниз, к подбородку, заставляя его приподнять голову, чужие губы словно бы вопросительно накрыли его, и Магу ничего не оставалось, кроме как удержать их, ответив на поцелуй.
Прохладная кожа Вельвет коснулась слегка шершавой Максимуса.
Взрыв, свет, боль.

Фрагмент V.
Выстрел.

Predict the day the night's never ending
As shattered falls darken your face
I never thought
I didn't think twice
I never thought

Он смотрел на нее, она смотрела на него. В руках у обоих были пистолеты: у него пресловутый Tesla & Touch, у нее - любимый Ramedy's. Они стояли, направив стволы друг на друга, напряженно глядя друг другу в глаза и пытаясь что-то сказать. Или скрыть: да, вероятно, они не могли говорить. Они прятали. Прятали все то, что выходило из них, и направляли все в пистолеты. Не могли справиться с этим ощущением пустоты, которое наполняло их души гнилью желания.
Возможно, проведенная вместе ночь подарила им одно единственное впечатление. Настолько мощное, что они не могли удержаться, и били друг друга сильнейшими волнами неосознанных мыслей. Смотрели друг на друга каждый день, пытаясь испепелить, вылить все в чужие глаза. Но столь же пустые: и вся их пустота возвращалась обратно, наполняя легкие кровью.
Это был совершенно неопределенный миг. Момент нарастающего напряжения, когда ясно: все, расшаталось. Когда слишком много было вылито и слишком многое было собрано. Когда душе надоело выворачиваться, когда она захотела просто спокойствия. Когда она захотела окончательно умереть.
Но тело не хотело. Оно хотело жить, дышать, любить. Хотело наслаждаться рассветом и гулять по парку, хотело стрелять и хотело выживать. Хотело размножаться, хотело смотреть. И дарить душе все, чего она пожелает.
Но душа устала. Устала столь сильно, что уже не могла противиться зову небытья, обещающего спокойствие. Она билась в отчаянных попытках освободиться - устранить объект ненависти. Найти того, кто мешает излить все, кто мешает сделать последний удар. Кто постоянно пополняет ее пустоту, не давая высвободиться всему и наконец-то свернуться в прежнее состояние.
Они стояли и смотрели друг на друга.
Они молчали. Она хотела что-то сказать, но страх перед Пустотой не давал ей сделать это. Великое ничто сковывало ее горло, забирало вместе с собой все слова и мысли. Она могла только держать дрожащей рукой свой Ramedy's и смотреть. Как человек, находящийся в глубоком трансе после увиденной наяву собственной души.
Он стоял спокойно, но по щеке его медленно стекала слеза. Он пытался сдерживать пустоту, он находил последние силы, чтобы сопротивляться ей. Он сжимал ее, забрасывал ее мусором из головы и красками из футляра. Он замазывал ее кистями своего сознания, бросал в них все, что мог только найти. Но Великое Ничто было слишком сильно, и он не мог сопротивляться его мощи.
Вельвет сделала медленное движение дергающимися под воплями души пальцами, ибо пот уже не давал держать пистолет в руках и рукоять соскальзывала. Она была готова сорваться вмиг и нажать: но она боролась с Пустотой. Отчаянно пыталась сказать ей: "Нет! Это не я! Я способна терпеть! Стоп!" Но сэра Небытье лишь издевательски похохатывала, наблюдая над ней и ее душой, дергая за струны и заставляя пальцы стискивать пистолет все сильнее и сильнее.
Максимус, содрогаясь под своим дыханием, сглотнул. Лицо его дрожало еще сильнее, чем его душа: он покраснел, а за первой слезой пошла и вторая. Он схватил свободной ладонью свою челюсть, сдерживая боль души и пытаясь заглушить ее крик. Пустота не давала ему успокоиться и заставляла все пристальнее смотреть на Вельвет.
Они смотрели друг на друга не отводя глаз. Пытались бороться. Он смотрел, уже почти исподлобья, сдерживая последнюю слезу, что готова была упасть и разбиться о пол.
- К черту.
Раздался выстрел.

Фрагмент VI.
Холст.

I sit and wait
While you fight this man
You taste when kissing me

I usethis time
To pace throw how days
Before our life begins
Then youll see that Im your god
Corrupt yoursoul and
Let the blood go

Это было очень долго и мучительно. Как будто пустота постепенно заполняет твой мозг, заставляя думать о чем-то недосягаемом, глубоком и непонятном. Неясным, чем-то, напоминающим то самое впечатление от тяжелого фильма, под которым находишься еще полчаса после его просмотра. Когда душа на автомате пускает в мир все твои мысли, чувства, эмоции и переживания.
Когда внутренний мир выворачивается наизнанку, и все, что раньше сидело под семью замками, глубоко внутри души человеческой, выходит наружу, высвобождается из своих оков, тщательно нами выстраиваемых. Как сильно способно влиять на нас впечатление.
Как сильно впечатление тогда, когда мы попадаем под его власть. Как оно управляет нашим мозгом, заставляя делать совершенно невиданные вещи. Все, что угодно, чего ты не делал ранее, но вдруг осмелился - и силы нашлись. И нужно все излить. Выбросить весь этот приглушенный шквал, который не ощущаешь, но он есть. В этой тишине сознания, когда ничего нет, кроме одной только мысли: сильно. И нужно писать дальше.
И ты пишешь, и пишешь, и пишешь, и пишешь... До того самого момента, пока тебя не отвлечет что-то. Тебе говорят: "Делай." Но ты не делаешь. Ты находишься в чужой власти. Во власти своей души, вывернутой наизнанку.
И ты продолжаешь писать, продолжаешь. Садишься и не останавливаешься, до того самого момента, пока тебе не становится стыдно за все то, что ты написал. Так душа сворачивается обратно, пряча потаенные свои струны глубоко меж легких, выставляя наружу эти чертовы безразличие, гнев, боль, и мусор.
И снова будет мусор. Пока ты снова не попадешь под впечатление. И ты снова будешь писать, снова будешь стирать, снова будешь стыдиться.
И снова скажешь: это было сильно. Напишешь, вернее, а потом скажешь. Скажешь всем. Но это уже не будет то самое главное впечатление о фильме или книге. Ты расскажешь сюжет, ты расскажешь режиссера или писателя, персонажей и актеров. Но впечатление...
Оно только внутри. И там, где ты удалил свою писанину.
- Максимус...
- Мне плевать. Я пишу.
Он рисовал перед собой ее. Силуэт, утонченный, словно бокал вина, полный благородного красного напитка. Губы ее были лишь иссохшей белой полосой на лице. Слишком белой, настолько, что Максимус чувствовал ее холод даже сквозь алую помаду. Ее глаза в серых линзах, подводка на веках, красный платок. Отпечаток в сознании, который не хочется стирать и хочется написать. И ты пишешь, пишешь.
Бросаешь краски на холст. Агрессивно, бросаешь, рвешь и мечешь, словно проливая кровь. Впечатление не дает тебе сосредоточиться на главном: ты пишешь, и пишешь, и пишешь. И продолжаешь яростно махать кистью, дабы высвободить все то, что рвется наружу, чтобы выкинуть из головы эту безумную тишину, которая не дает тебе спокойно сидеть и вычерчивать чужой образ. Все становится чужим: лишь ты, твое впечатление, и испачканный твоей кровью холст перед тобой.
- Макс!
- Мне. Плевать.
Он яростно сорвал холст, ибо бумаги и крови не хватило, чтобы высвободить все. Нужно еще, хочется еще, еще. Еще! Писать, и ты пишешь, и надо писать, и твой мозг уже привык к этому. Пустота заполняется мусором, но кровь выкидывает из головы все лишнее. Ты только и ощущаешь это. Желание, потаенное. Плюнуть на все,  убить всех, но излить свое впечатление.
Он взял черный уголь и начал черкать им по новому холсту. Словно ножом, он мазал по бумажной плоти, разрывая ее связь с миром материальным и покрывая ее глубиной мира своего. Уголь крошится в твоих руках, ты берешь следующий, и следующий, и следующий, и продолжаешь чиркать, бить по холсту. Утыкаешься лбом в испачканную кровью бумагу. Ты готов расплакаться, но слезы не лезут наружу. Ты срываешь холст и, гневно скомкав, бросаешь его в мусор!
- Да твою мать! Это важ...
- Отстань!
Он ударил ее. Тело его покрылось мурашками из пространственных искажений, и голубой свет вдарил по врагу души. Прямо в живот. Прямо туда. Прямо вот совсем сильно, и в этом ударе весь твой гнев. Ты пытался излить его на холст, пытался писать, но рвал бумагу и стирал все написанное. И вдруг понял, что вот оно: удар.

И ты уходишь от своего мнимого сна, находишь в себе какие-то совершенно другие силы, которые поначалу кажутся тебе секундной слабостью. Но они не исчезаешь. Они глушат голос твоего сознания и забрасывают его мусором. Пустота души заполняется, все сворачивается обратно, и ты ничего не можешь с этим поделать.
И так ты снова умираешь.
Как будто тебя уронили в одно мгновение в адскую бездну. Ты падаешь и видишь перед собой десятки ужасающих воображение образов. Солдат с простреленной грудью, облаченный в какой-то чрезмерно толстый доспех, девушка без головы, инопланетяне без рук и ног. Тебе кажется, что все это - предсказания будущего дня, ты не можешь сдержать своих эмоций, и продолжаешь падать вниз еще быстрее, под их тяжестью. Ты видишь у себя на груди красную метку лазера и начинаешь метаться, пытаешься выбраться из бездны и зацепиться за что-нибудь. Но вокруг только тела людей - ты продолжаешь падать в Пустоту.
Ты слышишь удар.
Свет.
И ты просыпаешься.

Эпилог.

Максимус открыл глаза и молча уставился в потолок. На лице застыла немая "улыбка", собранная из комочков смерти, страха и крови. Бледная, как у мертвеца, кожа, кристально-чистые голубые глаза. Поглощенный Пустотой, он лежал на кровати, пробуждаясь от кошмарных снов.
Ему снилось очень многое, и все это было страшно в своей красоте. Пляска Смерти - идеальное название для всего происходящего в голове. Всего лишь культуроведческий термин: а уже кажется, будто тебя перенесли из Средневековья в эпоху винтажа, дабы придумать что-то "из того самого". Во всех снах он видел Великое Ничто. У него много имен: Смерть, Пустота, Темнота. Много имен, а лик один: ничто в никчемном ничего.
Он лежал так полчаса. Из головы никак не выбиралась одна единственная мысль, зацикленная на самой себе, словно рекурсивная функция: ничто. Повторять до самого конца, пока не вмешается какой-либо значимый фактор. Счетчик, достигнувший своего максимального значения и остановивший программу. Но число это, вероятно, было очень великим, ибо Максимус продолжал упорно смотреть в потолок и думать ни о чем.

За окном просыпался Иллиум. Азарийская звезда возходила из-за горизонта, и вместе с ней гасли неоновые вывески на верхушках небоскребов. Нижняя часть Нос-Астра всегда была погружена в тень своей более высокой сестры.
Он выпил немного бодрящего энергетического напитка. Азари не умеют такие делать, однозначно: пришлось закупать целую партию у какого-то торговца из Солнечной Системы. Максимус не помнил, как этот напиток называется, однако, вкус у него был отменный. Бодрящий, с легкой кислинкой.
Он подошел к рабочему столу. Включил компьютер: над столом появился голографический интерфейс. Легкими движениями рук Максимус удалял различный мусор из новостной ленты, перетасовывал какие-то документы, искал что-то. Не проведя за рабочим местом и пяти минут, он подошел к шкафу, сбросил халат.
Предстал нагой перед зеркалом. Дерганно отодвинул зеркало, достал одежду. Оделся.
В душе царила Пустота. Как-будто что-то выдернули из области между легкими. Что-то очень массивное, что-то очень важное и родное. И оставили там Великое Ничто.
Простое. Великое. Ничто.

Фрагмент I.
На одной "Волне".

Predict the day the night's never ending
As shattered falls darken your face
I never thought
I didn't think twice
I never thought

Пальцы скользят по отполированной до зеркального блеска металлической поверхности, идеальной в своей плавности, идеальной в своих гладких изгибах. Тот, кто мог позволить себе такого красавца, должен быть очень богат. Крайне, крайне богат.
Высокая женщина медленно идет вдоль прекрасного корабля, не отрывая кончиков пальцев от обшивки. Вид у нее уверенный, спокойный и слегка горделивый – ни дать, ни взять, законная владелица произведения инженерного искусства, прекрасно осознающая все достоинства своего приобретения.
Корабль небольшой, явно пассажирский, каюты на… три? М, может быть, больше, но не намного. Грузового отсека явно нет – значит, придется идти через парадный вход.
Женщина на секунду останавливается на месте, рисуя на обшивке, рядом с названием корабля, правильный круг, словно бы в раздумье; плавно разворачивается и все так же неторопливо идет обратно.
Настоящих хозяев на корабле нет – она знает это, настоящий хозяин вышел отсюда около пятнадцати минут назад. Она увидела его, она оценила его… и забыла, как только увидела его корабль.
Идеальная форма. Лаконичность линий, смелость идеи, красота педантичной точности. Ничего лишнего, ничего, что помешало бы этому образу во мгновение скользнуть в душу, в мозг, в мысли, и закрепиться там навсегда.
Словно застывшая стихия. Название кораблю подобрали удачное, лучше не придумаешь. «Волна»…
Женщина подходит к «парадному входу» и, закусив губу, активирует уни-инструмент. Запястье окутывается оранжевым светом, вторя горящему от волнения и предвкушения янтарю глаз.
Этот корабль станет ее собственностью. Пусть ненадолго, хотя бы на несколько дней, до того времени, пока она его не продаст, но он станет ее.

Она заканчивает колдовать над пультом управления, когда слышит, как кто-то входит на корабль. Шаги сразу ее настораживают – они недостаточно быстры и беспечно громки для ничего не подозревающего человека.
Она забыла что-то сделать. Что?
Три быстрых, четких шага, три движения – и угонщица скрыта от чужих глаз плавным изгибом… стены, который и углом-то назвать нельзя. Но скрыта.
Мужчина входит на командный мостик мягкой поступью хищника, держа в руке пистолет. Да, законный хозяин корабля, не незадачливый коллега, случайно покусившийся на то же самое, что и она.
Черт подери, что же она сделала не так? Что заставило его насторожиться? Она зашла практически без проблем. Следов вроде не оставила, все закры…
Нет, не закрыла.
Женщина безмолвно возвела глаза к небу и скрипнула зубами. Увлеклась. Забыла. Расплачивайся теперь. Ремеди, казалось, сам скользнул в руку, лаская пальцы мягкой прохладой отполированного металла и приятно оттягивая руку тяжестью. Перехватить поудобней, дождаться, пока столь не вовремя заявившийся хозяин повернется спиной и выскользнуть из укрытия.
Мужчина оборачивается на щелчок спускаемого предохранителя, одновременно поднимая пистолет. Эффектный жест.
- Не двигайтесь без моей команды – пристрелю, - голос у нее ровный, вежливый и спокойный, будто она просто спрашивает у прохожего, который час. Ничего, что бы выдало лихорадочное щелканье шестеренок в голове.
Голубые глаза человека напротив становятся ледяными-ледяными, стальными даже. Как озеро весной или поздней осенью, когда уже достаточно холодно, чтобы вода покрылась тонкими ледяными пластинами, превращаясь в зеркало. Пистолет в его руке (Tesla & Touch, хорошая вещь, очень хорошая) слегка покачивается, словно кобра, выбирает цель. Вельвет даже видит этот маятниковый ход: голова-грудина, голова-грудина… А вот дрогнул чуть больше – думает прострелить руку или ногу и сдать властям?
Все начинает походить на плохой вестерн. Глупо. Тупик. Едва слышно вздохнув, Вельвет стреляет.

Пока человек булькает, мучаясь с простреленным легким и заливая кровью красивый блестящий пол, Вельвет, в свою очередь, мучается с блокировкой. Чертов хитрый гад. Не поскупился на защиту.
Она может ее пройти, но только если у нее будет время. А нервы шалят, говорят, что времени-то нет. Совсем нет. А до обладателя подсказки, что позволит раскусить эту головоломку за несколько минут – два шага. И Вельвет их делает, на ходу снимая пальто и кидая его на спинку кресла: не хочет марать красивую ткань.
Руки красные от чужой крови. Женщина прихватывает незадачливого владельца за грудки, приподнимает так, чтобы было легче говорить.
- Скажите пароль. Пароль. Пароль и я позволю вам умереть без мучений.
Этот гадкий ублюдок улыбается, силится что-то сказать. Заинтригованная, Вельвет наклоняется поближе… И чувствует, как в висок упирается дуло пистолета, и одновременно с этим искаженный болью голос у уха произносит:
- Ка-буум.

- Сержант Колон, сэр, а чего у нас здесь корабль уже четвертый день стоит? В записи сказано, что он еще позавчера улететь должен был.
- Молчать, констебль. Не твоего это ума дело.
- Неужто Альянс на такое разорился?
- Да нет, это гражданский.
- И чего он здесь стоит?
- Гм. Хозяев убили.
- Что? У нас под носом?
- Тихо, не ори ты. Еще не понятно, убили или они друг друга ухайдокали. И вообще, чего это ты тут стоишь? Работы нет?
- Никак нет, сэр!.. Э-э-э, то бишь, есть, сэр!

Фрагмент II.
Русская рулетка.

Сквозь тревожные сумерки, дым сигарет
отражается в зеркале нервное пламя свечи
Я сижу за столом, на столе - пистолет
Я играю в игру для сильных мужчин

Она крутит барабан, и ему становится не по себе. Он еще не знает, насколько повезет ей, и насколько повезет ему. Они играют в опасную игру, в которой нет победителя, но есть проигравший, которого окончательно поглотит Великое Ничто. Он не сможет сопротивляться. Последний его бой здесь: в тревожных сумерках, за столом, под дулом пистолета.
Он смотрит ей прямо в глаза, впитывая ее страх и азарт. Он видит, как она сильно хочет победить, но знает, что в душе ее сильнейший конфликт. Ведь если она выживет, то умрет Максимус. Хотя, по большому счету, ей на него плевать: они ведь даже не спали вместе. И что говорить о том, что Вельвет принципиально живет в азарте и деньгах. Для нее это все - удовольствие. Ей нравится так. Нравится играть в опасную игру, достойную только сильнейших мира сего. Или слабейших: готовых пожертвовать своей жизнью ради безумного богатства, коим обладает сидящий напротив человек.
Он ведь рискует остаться без всего: Вельвет отдаст в качестве дани леди Пустоте даже его жизнь. Он не оставит никакого следа и просто исчезнет, канет в лету, как и любой из его псевдонимов. Пустота заберет все, и никто даже не заметит исчезновения Максимуса Черруса. И Феликса Неила. Всех тех мужчин, что жили на Земле, Омеге, на Иллиуме, что скитались по космосу, что обманывали людей и вращали огромные капиталы.
Она крутила барабан. Так забавно было смотреть на эту ее игру с оружием. Максимусу на миг показалось, что она каким-то образом колдует над пистолетом, словно ведьма, случайно заманившая грешного мага в свою ловушку. Сидит и выжидает, пока тот убьет сам себя, заодно раскаявшись во всем, что за свою жизнь совершил. Игра - проверка на вшивость, способ узнать истину. Или обмануть человека в последний раз; обмануть человека перед тем, как его заберет под свое покровительство сэра Небытие.
Вельвет нажала на курок. Щелчок, выстрела не последовало.

Я смеюсь над собой - я рисую усы
Ты не знаешь - какая я, наверняка
Я - энергия взрыва, я - эхо грозы
Я пока не опасна, но это только пока...

Барабан снова закрутился. Щелк-щелк-щелк-щелк, щелк. Щелк. Палец слегка подрагивал в такт этому быстрому ритму.
Разум Вельвет вопил. Вопил, пытаясь достучаться до того неведомого отдела мозга, что управляет ее действиями, что заставляет хранить невозмутимое выражение лица. Пытался понять, зачем ей все это. Зачем ей рисковать своей и чужой жизнью.
Максимус, конечно, небесполезен. Максимус, естественно, может еще пригодиться. И, в конце концов, у нее нет привычки убивать бесполезных людей… Особенно бесполезных, но умных людей. Хотя… умен ли он? Что заставило его согласиться на это безумие, на эту смертельную пляску адреналина?
Она была готова взорваться. Она была готова заорать, подорваться с места, вырвать из рук мужчины это чертово оружие, и больше никогда, никогда, никогда не идти на этот идиотизм. Но - гордость. Гордость, она сильнее.
Разум уже не просто вопил, а бесновался. Фурия, бес, демон, жжет темноту за глазами ужасом и ненавистью, ненавистью к той глупости, что сейчас творится. А тело не слушается.
Вот и получается, что Вельвет – бомба с часовым механизмом. Тик-так, тик-так. Слышит ли Маг то, как тикают секунды, или щелканье барабана затмевает все?
Женщина опустила взгляд на револьвер, мягко, словно ребенка, оглядела его контуры. Для нее эта вещь – действительно ребенок, в конце концов, она сама ее собрала. Достала старые чертежи и детали, заменила кое-что, усовершенствовала, а что-то и вовсе убрала… Отполировала каждую неровность своими же руками.
Чтобы он убил кого-либо из них двоих. Какая ирония.
Барабан остановился.
Губы Вельвет растянулись в широкой улыбке. Она вскинула голову, подалась вперед, посмотрела Максимусу в глаза, не позволяя себе прерывать этот зрительный контакт, пока тот подносит дуло к виску. Мягко, глубоко вдохнула одновременно с ним, чувствуя сама, как вглубь головы идет ледяная дрожь, вздрагивает, когда палец нажимает курок…
Пусто.
Теплое чувство облегчения длилось всего мгновение – пистолет перешел к ней.

Ты еще не знаешь насколько
Все это будет всерьез
У меня осталась два часа до рассвета
И еще один нерешенный вопрос.

Максимус все еще чувствовал это напряжение. Он накрыл ладонями голову, прошелся пальцами по влажным от пота волосам, опустил взгляд. Уставился на некоторое мгновение в алюминиевый стол, с немым вопросом на лице.  Кто мы? Гости на пляске госпожи Смерти или жертвы из потустороннего мира? Зачем мы? Ради удовольствия или чтобы отдаться Пустоте?
Но ведь как хорош был этот мир, правда. Темное небо, яркие звезды, шум сверхсветовых двигателей, выстрелы пистолетов. Люди, деньги, жалкие люди, грязные деньги. Никого, кто бы мог задержать: все уже давно мертвы. И само по себе человеческое "я", зарытое глубоко внутри, и вдруг дающее о себе знать. Столько образов наложились на сознание афериста, столько характеров и внешностей: он уже и не помнил, какую роль отыгрывал впервые. Он и не чувствовал ранее, разве что, когда только начинал играть, как его душа начинает вопить под ударами чужих хлыстов, вонзающихся в ее плоть и оставляющих глубокие раны.
Он сложил руки на столе, почувствовал напряженный холод металла. Казалось, по поверхности алюминия прошелся едва ощутимый заряд, заставляющий легко трястись пальцы и подниматься от возбуждения волосяной покров. Максимус посмотрел на Вельвет, та уже была готова к спуску. Смотрела на него, с гордым лицом принимая, возможно, свой последний удар. Выстрел прямо в висок: мгновенная смерть, не больно и не страшно. Даже выстрела, вероятно, услышать невозможно.
Щелк. И в этом щелчке слышен издевательский хохот Пустоты, выбирающей себе жертву.

Ты вчера невзначай потерял свою тень
И сегодня не ты, а она гостит у меня
Мы чуть-чуть поиграем здесь, в темноте -
Пистолет, я ли тень... попытайся понять

Револьвер переходит из рук в руки быстро и небрежно, но Вельвет все равно прикоснулась к длинным, бледным пальцам другого игрока. И отдернула руку, бросая на свою кожу быстрый, оценивающий взгляд. Это у нее температура или Максимус действительно столь… холодный?
Она пригляделась к нему внимательней. Нет, нет ни единого намека на то, что мужчине холодно, но… Это ли тот человек, чья манера обходиться с биотикой нередко ее завораживала? Это ли тот человек, что с таким невозмутимым видом забирал у нее сигареты и выкуривал все сам? Это ли тот человек, что высокомерно усмехался в ответ на ее желчные шпильки?
О, она видела на его лице усталость и волнение, она видела на его лице раздумья, но сейчас, в холодном свете лампы, Максимус казался лишь тенью себя. Тенью, пусть эмоциональной и почти неотличимой от оригинала.
Вельвет снова захотелось прикоснуться к нему, проверить, не пройдет ли рука сквозь ее напарника… или соперника. Хотя даже если и пройдет, то кто знает, может быть, это она – тень?
- Не н… - первый звук, сорвавшийся с ее губ за все последние полчаса, и то поздно. Барабан умеряет трещотку, останавливается и Максимус, упрямо сжав зубы и твердо глядя сквозь нее, спускает курок.
Пусто. Облегченный вздох вырывается у обоих.

Мы накажем друг друга высшей мерой отчаяния
Для того чтобы с памяти этот вечер изъять
Здесь одна только пуля... Не огорчайся, -
я кручу барабан, эта пуля - моя...

Но Вельвет уже почувствовала, как взор Пустоты обратился на нее. Не так, как раньше – теперь леди Небытие смотрит пристально. Она… улыбается. Положила узкую, невесомую ладонь женщине на плечо, и холод пошел по ключицам вниз, обвил, словно плющ, легкие и сердце.
Пустота щербато, по-акульи улыбается, и Вельвет не остается ничего, кроме как хищно улыбнуться ей в ответ, опустив взгляд на свое отражение, заключенное в гладкой поверхности металла стола.
Все чувства, сомнения, мысли медленно уложились в ней. Все стало ясно и кристально чисто, как в лучшие мгновения ее жизни. В мгновения, когда все выстроено по линеечке ей самой.
Револьвер перешел в ее руки. Вопросов больше нет - Вельвет нашла ответы на них, уже когда барабан только заканчивал крутиться. И вместо того, чтобы волноваться, она четким, спокойным, привычным уже движением поднесла смерть к виску и слегка виновато усмехнулась в ответ на взгляд Максимуса: дескать, извини за этот балаган, ошиблась, переоценила себя. Эта пуля моя, не твоя.
Выстрел.

Фрагмент III.
Ты никогда не обретешь покой.

Вдали от берегов Страны Обетованной,
Храня на дне души надежды бледный свет,
Я волны вопрошал, и океан туманный
Угрюмо рокотал и говорил в ответ: 

«Забудь о светлых снах. Забудь. Надежды нет,
Ты вверился мечте обманчивой и странной.
Скитайся дни, года, десятки, сотни лет —
Ты не найдёшь нигде Страны Обетованной».

Он не может ощутить мир. Его постоянно окатывает холодной волной, но он продолжает смотреть. Морская пена бьет ему в глаза, колет их, но он продолжает смотреть. И продолжает даже тогда, когда сильнейший ветер поднимает волну на несколько метров над ним. И он окунается в эту волну, и та омывает льдом его волосы, лицо, тело. Он ощущает, как она смывает с него все, заполняя тело невесомостью, легкостью... Пустотой. А душа лишь чувствует, как ей от этого холодно, и просыпается.

Максимус стоял на берегу океана. Одно из немногих мест на Земле, где можно смотреть на успокаивающие взгляд, бьющиеся о прибой, и такие заманчиво-холодные волны. Морской бриз ласкал его лицо, тормошил волосы, теребил одежду.
Рядом стояла Вельвет. Она смотрела туда же - прямо в морскую пучину. Стояла над обрывом, изредка поглядывая вверх, на серое небо.
- Ты видишь ее?
Пустота притягивала взгляд, вторя страху и поглощая его, вызывая невозмутимое желание взглянуть вниз, чтобы увидеть пару десятков метров скалистого обрыва и волны, бьющие о камень. Максимус смотрел вдаль, на отделенный яркой белой полосой от пасмурного неба горизонт. Пустота звала его, но он не смотрел ей в разрывающую в клочья пасть. Он вглядывался в ее богом забытые глаза и пожирал их взамен. Поглощал Пустоту, заполнял ее ею самой. Как будто всматриваясь в глаза палача с топором.
- Да. Она здесь.
Вельвет опустила голову. Она смотрела в колышущуюся ветром и волнами бездну, в раскрывающееся нутро невиданного Ничто. Скалы, словно острые зубы, впивались в зеленовато-черные губы моря. Ветер колыхал ее волосы, и сама она была похожа на маленький вихрь, застывший посреди Небытия. Она сняла свой красный платок и серое пальто, променяв их на кристально-чистый белый плащ. Сняла линзы и теперь смотрела янтарными глазами - единственный мазок теплого цвета в этом царстве льда - в бездну.
- Это необычно, - сказала она, поднимая взгляд и щурясь, - я хотела их всех убить. Я убивала их. Брала их машины. Деньги. Оружие. Гналась за совершенством и превосходством, одновременно считая, что я поступаю по-умному, спокойно и взвешенно... Но все это так глупо и безрассудно.
Она прикусила губу и повернулась к Максимусу:
- Я боюсь.
Жажда жизни заставляла Вельвет нервничать. Жажда что-нибудь делать и кого-либо обмануть, куда-то бежать, с чем-то бороться. Но она стояла над обрывом, провожая взглядом небезразличного ей самой человека. Первого из тысячи, кому она могла доверить свою личную пустоту. Первого из тысячи, за чью жизнь она бы боролась так же, как за свою собственную.
- Я думаю, пора.
Вельвет обняла мужчину, закрыла глаза и, сдерживая одну-единственную слезу, сказала:
- Прощай.
И отпустила. А он, подав вес вперед, с улыбкой упал прямо в пасть Великого Ничто. Он падал, падал, быстро и резко, вдыхая и выдыхая...
Вдох!

Фрагмент IV.
Восстановление.

If it feels it's starting again
Over heavy and you want to be thin
If you think its over, begin
Recovery
Even when you wanna get high
Misdirected and you wanna fly
Take the splinters out of your eyes
Recovery

Ночь укрыла, укутала своим лоскутным одеялом из звезд и галактик Землю. Солнце скрылось где-то за горизонтом, обещая вернуться несколькими часами позже: ему ведь нужно обогреть своими лучами еще добрую часть населения колыбели человечества.
Берлин, один из спальных районов города. Место, где обычно собираются разномастные гангстеры (представители преступных синдикатов или просто гордые личности), одинокие мужья, воры, убийцы. Все "сливки" столичного общества приходят именно сюда, ибо именно здесь они могут чувствовать себя в относительной безопасности. Особенно ночью.

Итак. Что мы имеем.
Вельвет доставала сигареты из пачки и медленно, методично ломала их, потрошила, растирала табак в пыль, глядя в окно, в ночной мрак.
А мы имеем странные сны, болезненное возбуждение, а так же музыку и смех, идущие снизу, которые совсем не дают заснуть.
Вельвет привыкла. Вельвет может быть спокойной и крепко спать, когда ее одолевает только одна из этих напастей. Но три сразу – это слишком много.
Зачем она приехала на Землю? Почему ночует в этом странном месте, вместо того, чтобы провести ночь на Страннике, в кают-компании, слушая тихий разговор своей небольшой команды и удобно устроившись в кресле?
Зачем позволила себе остаться здесь, на территории Максимуса? Зачем позволила себя уговорить?
«Зачем, зачем, зачем», - передразнила себя Вельвет, скривившись и растирая между ладоней последние крошки табака. Лучше бы спросила, что теперь делать. И как успокаиваться.
Еще несколько минут женщина провела у окна в комнате, что ей отдали под спальню, чувствуя, как сквозняк забирается под ночную рубашку, а после решительно достала из сумки еще одну пачку сигарет, плотно запахнулась в халат и вышла в коридор. Путь ее лежал в кабинет Максимуса – место, как он сам сказал, для нее всегда открытое. Она помнила, что там есть камин. Камин – это здорово. Огонь согреет сразу, и не придется сворачиваться под одеялом клубочком и, борясь с мыслями, ждать, пока ткань перестанет противно холодить кожу.
Но ей холодно не от сквозняка. Ей холодно от образов из снов, снова и снова возвращающихся к ней.
«Волна» с их трупами… Маятник русской рулетки, от одного к другому, от одного к другому… Всепоглощающая Пустота, леди Пустота, сэра Небытие…
Ей нужно было выпить. И согреться. В кабинете Максимуса и то, и другое можно сделать легко и спокойно. В одиночестве.

И через несколько минут, садясь на ковер у камина и принимая стакан с виски из чужих рук, Вельвет со вздохом сделала вывод, что насчет одиночества она погорячилась. Законный хозяин (женщину, настигнутую очередной картиной из сна, передернуло) тоже не спал.
- Я думала, в два часа ночи тебя тут не застать, - наконец проговорила она, любуясь на переливы напитка в бокале, и без особой надежды проронила: - Тоже сны и мысли замучили?
Она чувствовала себя странно, сидя, фактически, в ногах Максимуса, устроившегося в кресле. Она бы предпочла быть с ним на равных, но на ковре так тепло. И мягко.
Мужчина устало посмотрел на Вельвет. На лице его, как, впрочем, всегда, было холодное безразличие ко всему окружающему и надоедливое ощущение, преследующее любого: будто сидящий перед вами человек в бордовом шелковом халате значительно старше, чем кажется. Неброские морщины, задумчивый взгляд, иссохшие бледные губы; Максимус размышлял о чем-то предельно глубоком, непонятном, казалось бы. Его голубые глаза всегда плыли вместе с этой неясной вялотекущей мыслью, а порой даже казалось, что он не замечает ничего вокруг.
Однако, на деле же было иначе: замечает, и даже больше.
Делая глоток благородного красного напитка, он ответил:
- Эхех, возможно. Вероятно, спрашивать, отчего не спится вам, смысла нет.
- Конечно, нет, - голос Вельвет мягок. На секунду задержав взгляд на равнодушном, слегка усталом лице мужчины, она отвернулась. Пожалуй, если бы она не владела собой так хорошо, то порадовалась, что в следующий миг ее лица не было видно, - Но я не помню, когда мы возвратились к «вы». Что-то случилось?
Не успел Максимус ответить, как от него повеяло холодом. Едва почуяв это, женщина не удержалась от того, чтобы не сжаться, обхватив колени.
- Нет. Просто, меня замучила бессонница, - сказал он слегка хрипловатым голосом, - вам снится по ночам ваша смерть?
Спину Вельвет сотрясла видимая дрожь, прежде чем она смогла вновь обрести контроль над собой. Пальцы на мгновение схватили и сжали ворс ковра… а в следующее женщина вновь обернулась, однако, обращая к собеседнику не только голову, но и корпус.
- Сегодня. Снилась. Несколько раз. Потому и пошла сюда. Думала, успокоюсь, - Вельвет была занята самоуспокоением настолько, что позволила себе незапланированную усмешку, выдающую то, как шалят ее нервы.
Уголки губ Максимуса едва заметно приподнялись, образуя некоторое подобие улыбки. Он сделал еще один глоток и, поставив пустой бокал на рабочий стол, подал свой корпус вперед, к женщине.
- Забавно, Вель. Мне снилась наша смерть, и снилась три раза.
На этот раз Вельвет сдержала дрожь, в основном благодаря тому, что эта волна не такая сокрушительная, потаенная… И не такая ледяная. Теплая. Теплая, сладковатая, тянущая.
Черт.
Она потерялась, не зная, что ждать от человека, сидящего в кресле напротив, в следующий миг – новой волны тепла или льда равнодушия, и не была уверена, что чего-либо из этого ей хочется сейчас почувствовать. Как вести себя с ним? Это ведь как стихия. Совершенно непредсказуемо.
Остается лишь надеяться, что глаза собеседника, ставшие чуть ближе, подскажут ей, что последует в следующий момент.
- С моей стороны будет крайне бестактно, если я спрошу, не было ли там русской рулетки? – тихо спросила Вельвет без тени усмешки.
Улыбка Максимуса вмиг стала шире и он, потерев нос и ухмыльнувшись, ответил:
- С моей стороны, наверное, будет совершенно бестактно говорить о том, что там еще был угон моего корабля.
- Дай угадаю. Мной? С последующей сценой из вестерна?.. Но ты говорил, что три. Я сама видела только два. Какой же третий?
Максимус встал с кресла, босыми ногами прошелся по ковру, приземлился рядом с Вельвет. Лег на бок, оперевшись на правый локоть и спросил:
- Правда хочешь узнать?
- Правда хочешь рассказать?
Вельвет не позволила мгновенному удивлению показаться на лице, но вот лисью усмешку сдержать не смогла. Теплая волна на сей раз была гораздо больше – с ней невозможно было сидеть, сжавшись в комок, посему женщина не придумала ничего лучше, кроме как почти повторить позу Максимуса, сев и оперевшись на прямую руку.
Мужчина раскрыл рот, как-то по-доброму оскалившись, будто улыбаясь и смеясь одновременно. Глаза его заблестели в приглушенном полумраке, словно он увидел вблизи себя совершенство. А возможно, так оно и было: ведь Вельвет была одной из немногих, кому Маг по-настоящему доверял. Он был готов даже рассказать ей любой свой сокровенный секрет (да что там, все равно она взломает его личную сеть и узнает все, что ей нужно), не задумываясь о том, что та будет использовать его в корыстных целях. Пожалуй, таким доверием могла пользоваться только Миера, когда еще была жива.
- Я бы хотел показать, если ты не против.
Вельвет подалась к мужчине, ожидая проникновенного рассказа. Или даже спектакля. Забавного, возможно – судя по тому, как он улыбается. Не сказать, что она была столь охоча до чужих тайн, но… Если Максимус что-либо рассказывал, она предпочитала внимательно слушать.
- Не против, - наконец-то возможность искренне, а главное, совершенно оправданно улыбнуться.
Мужчина мечтательно поднял свой взгляд на потолок, будто там, на его металлической поверхности, есть что-то интересное, кроме потухшей лампы. А затем начал говорить:
- Мне снилась дивная картина: ты сидишь у меня в кабинете, так же, как сейчас; я лежу рядом с тобой, в расслабленной позе, однако, с бокалом вина, - смеясь, он показывает свободную руку, - мы рассказываем друг другу различные истории, а потом, - тут мужчина как-то смущенно взглянул вниз, на нее, - а потом...
- Мне кажется, я знаю, что потом, Макс.
Холодные женские пальцы, пахнущие табаком, мягко скользнули по небритой скуле вниз, к подбородку, заставляя его приподнять голову, чужие губы словно бы вопросительно накрыли его, и Магу ничего не оставалось, кроме как удержать их, ответив на поцелуй.
Прохладная кожа Вельвет коснулась слегка шершавой Максимуса.
Взрыв, свет, боль.

Фрагмент V.
Выстрел.

Predict the day the night's never ending
As shattered falls darken your face
I never thought
I didn't think twice
I never thought

Он смотрел на нее, она смотрела на него. В руках у обоих были пистолеты: у него пресловутый Tesla & Touch, у нее - любимый Ramedy's. Они стояли, направив стволы друг на друга, напряженно глядя друг другу в глаза и пытаясь что-то сказать. Или скрыть: да, вероятно, они не могли говорить. Они прятали. Прятали все то, что выходило из них, и направляли все в пистолеты. Не могли справиться с этим ощущением пустоты, которое наполняло их души гнилью желания.
Возможно, проведенная вместе ночь подарила им одно единственное впечатление. Настолько мощное, что они не могли удержаться, и били друг друга сильнейшими волнами неосознанных мыслей. Смотрели друг на друга каждый день, пытаясь испепелить, вылить все в чужие глаза. Но столь же пустые: и вся их пустота возвращалась обратно, наполняя легкие кровью.
Это был совершенно неопределенный миг. Момент нарастающего напряжения, когда ясно: все, расшаталось. Когда слишком много было вылито и слишком многое было собрано. Когда душе надоело выворачиваться, когда она захотела просто спокойствия. Когда она захотела окончательно умереть.
Но тело не хотело. Оно хотело жить, дышать, любить. Хотело наслаждаться рассветом и гулять по парку, хотело стрелять и хотело выживать. Хотело размножаться, хотело смотреть. И дарить душе все, чего она пожелает.
Но душа устала. Устала столь сильно, что уже не могла противиться зову Небытия, обещающего спокойствие. Она билась в отчаянных попытках освободиться - устранить объект ненависти. Найти того, кто мешает излить все, кто мешает сделать последний удар. Кто постоянно пополняет ее пустоту, не давая высвободиться всему и наконец-то свернуться в прежнее состояние.
Они стояли и смотрели друг на друга.
Они молчали. Она хотела что-то сказать, но страх перед Пустотой не давал ей сделать это. Великое ничто сковывало ее горло, забирало вместе с собой все слова и мысли. Она могла только держать дрожащей рукой свой Ramedy's и смотреть. Как человек, находящийся в глубоком трансе после увиденной наяву собственной души.
Он стоял спокойно, но по щеке его медленно стекала слеза. Он пытался сдерживать пустоту, он находил последние силы, чтобы сопротивляться ей. Он сжимал ее, забрасывал ее мусором из головы и красками из футляра. Он замазывал ее кистями своего сознания, бросал в них все, что мог только найти. Но Великое Ничто было слишком сильно, и он не мог сопротивляться его мощи.
Вельвет сделала медленное движение дергающимися под воплями души пальцами, ибо пот уже не давал держать пистолет в руках и рукоять соскальзывала. Она была готова сорваться вмиг и нажать: но она боролась с Пустотой. Отчаянно пыталась сказать ей: "Нет! Это не я! Я способна терпеть! Стоп!" Но сэра Небытие лишь издевательски похохатывала, наблюдая над ней и ее душой, дергая за струны и заставляя пальцы стискивать пистолет все сильнее и сильнее.
Максимус, содрогаясь под своим дыханием, сглотнул. Лицо его дрожало еще сильнее, чем его душа: он покраснел, а за первой слезой пошла и вторая. Он схватил свободной ладонью свою челюсть, сдерживая боль души и пытаясь заглушить ее крик. Пустота не давала ему успокоиться и заставляла все пристальнее смотреть на Вельвет.
Они смотрели друг на друга не отводя глаз. Пытались бороться. Он смотрел, уже почти исподлобья, сдерживая последнюю слезу, что готова была упасть и разбиться о пол.
- К черту.
Раздался выстрел.

Фрагмент VI.
Холст.

I sit and wait
While you fight this man
You taste when kissing me

I usethis time
To pace throw how days
Before our life begins
Then youll see that Im your god
Corrupt yoursoul and
Let the blood go

Это было очень долго и мучительно. Как будто пустота постепенно заполняет твой мозг, заставляя думать о чем-то недосягаемом, глубоком и непонятном. Неясным, чем-то, напоминающим то самое впечатление от тяжелого фильма, под которым находишься еще полчаса после его просмотра. Когда душа на автомате пускает в мир все твои мысли, чувства, эмоции и переживания.
Когда внутренний мир выворачивается наизнанку, и все, что раньше сидело под семью замками, глубоко внутри души человеческой, выходит наружу, высвобождается из своих оков, тщательно нами выстраиваемых. Как сильно способно влиять на нас впечатление.
Как сильно впечатление тогда, когда мы попадаем под его власть. Как оно управляет нашим мозгом, заставляя делать совершенно невиданные вещи. Все, что угодно, чего ты не делал ранее, но вдруг осмелился - и силы нашлись. И нужно все излить. Выбросить весь этот приглушенный шквал, который не ощущаешь, но он есть. В этой тишине сознания, когда ничего нет, кроме одной только мысли: сильно. И нужно писать дальше.
И ты пишешь, и пишешь, и пишешь, и пишешь... До того самого момента, пока тебя не отвлечет что-то. Тебе говорят: "Делай." Но ты не делаешь. Ты находишься в чужой власти. Во власти своей души, вывернутой наизнанку.
И ты продолжаешь писать, продолжаешь. Садишься и не останавливаешься, до того самого момента, пока тебе не становится стыдно за все то, что ты написал. Так душа сворачивается обратно, пряча потаенные свои струны глубоко меж легких, выставляя наружу эти чертовы безразличие, гнев, боль, и мусор.
И снова будет мусор. Пока ты снова не попадешь под впечатление. И ты снова будешь писать, снова будешь стирать, снова будешь стыдиться.
И снова скажешь: это было сильно. Напишешь, вернее, а потом скажешь. Скажешь всем. Но это уже не будет то самое главное впечатление о фильме или книге. Ты расскажешь сюжет, ты расскажешь режиссера или писателя, персонажей и актеров. Но впечатление...
Оно только внутри. И там, где ты удалил свою писанину.
- Максимус...
- Мне плевать. Я пишу.
Он рисовал перед собой ее. Силуэт, утонченный, словно бокал вина, полный благородного красного напитка. Губы ее были лишь иссохшей белой полосой на лице. Слишком белой, настолько, что Максимус чувствовал ее холод даже сквозь алую помаду. Ее глаза в серых линзах, подводка на веках, красный платок. Отпечаток в сознании, который не хочется стирать и хочется написать. И ты пишешь, пишешь.
Бросаешь краски на холст. Агрессивно, бросаешь, рвешь и мечешь, словно проливая кровь. Впечатление не дает тебе сосредоточиться на главном: ты пишешь, и пишешь, и пишешь. И продолжаешь яростно махать кистью, дабы высвободить все то, что рвется наружу, чтобы выкинуть из головы эту безумную тишину, которая не дает тебе спокойно сидеть и вычерчивать чужой образ. Все становится чужим: лишь ты, твое впечатление, и испачканный твоей кровью холст перед тобой.
- Макс!
- Мне. Плевать.
Он яростно сорвал холст, ибо бумаги и крови не хватило, чтобы высвободить все. Нужно еще, хочется еще, еще. Еще! Писать, и ты пишешь, и надо писать, и твой мозг уже привык к этому. Пустота заполняется мусором, но кровь выкидывает из головы все лишнее. Ты только и ощущаешь это. Желание, потаенное. Плюнуть на все,  убить всех, но излить свое впечатление.
Он взял черный уголь и начал черкать им по новому холсту. Словно ножом, он мазал по бумажной плоти, разрывая ее связь с миром материальным и покрывая ее глубиной мира своего. Уголь крошится в твоих руках, ты берешь следующий, и следующий, и следующий, и продолжаешь чиркать, бить по холсту. Утыкаешься лбом в испачканную кровью бумагу. Ты готов расплакаться, но слезы не лезут наружу. Ты срываешь холст и, гневно скомкав, бросаешь его в мусор!
- Да твою мать! Это важ...
- Отстань!
Он ударил ее. Тело его покрылось мурашками из пространственных искажений, и голубой свет вдарил по врагу души. Прямо в живот. Прямо туда. Прямо вот совсем сильно, и в этом ударе весь твой гнев. Ты пытался излить его на холст, пытался писать, но рвал бумагу и стирал все написанное. И вдруг понял, что вот оно: удар.

И ты уходишь от своего мнимого сна, находишь в себе какие-то совершенно другие силы, которые поначалу кажутся тебе секундной слабостью. Но они не исчезаешь. Они глушат голос твоего сознания и забрасывают его мусором. Пустота души заполняется, все сворачивается обратно, и ты ничего не можешь с этим поделать.
И так ты снова умираешь.
Как будто тебя уронили в одно мгновение в адскую бездну. Ты падаешь и видишь перед собой десятки ужасающих воображение образов. Солдат с простреленной грудью, облаченный в какой-то чрезмерно толстый доспех, девушка без головы, инопланетяне без рук и ног. Тебе кажется, что все это - предсказания будущего дня, ты не можешь сдержать своих эмоций, и продолжаешь падать вниз еще быстрее, под их тяжестью. Ты видишь у себя на груди красную метку лазера и начинаешь метаться, пытаешься выбраться из бездны и зацепиться за что-нибудь. Но вокруг только тела людей - ты продолжаешь падать в Пустоту.
Ты слышишь удар.
Свет.
И ты просыпаешься.

Эпилог.

Максимус открыл глаза и молча уставился в потолок. На лице застыла немая "улыбка", собранная из комочков смерти, страха и крови. Бледная, как у мертвеца, кожа, кристально-чистые голубые глаза. Поглощенный Пустотой, он лежал на кровати, пробуждаясь от кошмарных снов.
Ему снилось очень многое, и все это было страшно в своей красоте. Пляска Смерти - идеальное название для всего происходящего в голове. Всего лишь культуроведческий термин: а уже кажется, будто тебя перенесли из Средневековья в эпоху винтажа, дабы придумать что-то "из того самого". Во всех снах он видел Великое Ничто. У него много имен: Смерть, Пустота, Темнота. Много имен, а лик один: ничто в никчемном ничего.
Он лежал так полчаса. Из головы никак не выбиралась одна единственная мысль, зацикленная на самой себе, словно рекурсивная функция: ничто. Повторять до самого конца, пока не вмешается какой-либо значимый фактор. Счетчик, достигнувший своего максимального значения и остановивший программу. Но число это, вероятно, было очень великим, ибо Максимус продолжал упорно смотреть в потолок и думать ни о чем.

За окном просыпался Иллиум. Азарийская звезда восходила из-за горизонта, и вместе с ней гасли неоновые вывески на верхушках небоскребов. Нижняя часть Нос-Астра всегда была погружена в тень своей более высокой сестры.
Он выпил немного бодрящего энергетического напитка. Азари не умеют такие делать, однозначно: пришлось закупать целую партию у какого-то торговца из Солнечной Системы. Максимус не помнил, как этот напиток называется, однако, вкус у него был отменный. Бодрящий, с легкой кислинкой.
Он подошел к рабочему столу. Включил компьютер: над столом появился голографический интерфейс. Легкими движениями рук Максимус удалял различный мусор из новостной ленты, перетасовывал какие-то документы, искал что-то. Не проведя за рабочим местом и пяти минут, он подошел к шкафу, сбросил халат.
Предстал нагой перед зеркалом. Дерганно отодвинул зеркало, достал одежду. Оделся.
В душе царила Пустота. Как будто что-то выдернули из области между легкими. Что-то очень массивное, что-то очень важное и родное. И оставили там Великое Ничто.
Простое. Великое. Ничто.